Перстень Левеншельдов (сборник) - Страница 101

К оглавлению

101

Работник Синтрама причалил к лодочной пристани у подножья Гурлиты, где его окружили голодные люди. Тут Монс сказал, как велел ему Синтрам:

— Хозяин посылает вам, люди добрые, солод и жито. Он слыхал, что у вас нет водки.

Тут люди словно потеряли рассудок. Они бросились к лодке, прыгали в воду, каждый жадно тянул к себе мешок либо куль. Вовсе не этого ожидал капитан Леннарт. Он тоже причалил к пристани и сильно рассердился, увидев, что происходит. Он хотел раздобыть для них картофель на пропитание и рожь для посева. Солода он и не думал просить.

Капитан закричал, чтобы люди не хватали мешки, но они не стали его слушать.

— Так пусть же рожь станет песком у вас во рту, а картофель камнем у вас в горле! — воскликнул он вне себя от гнева, потому что они продолжали тянуть к себе мешки.

В тот же миг произошло нечто удивительное, казалось, капитан Леннарт сотворил чудо. Один мешок, который тянули к себе две женщины, порвался, и из него посыпался песок. А поднявшим мешки с картофелем показалось, что они набиты камнями.

В мешках были лишь камни и песок. Люди стояли, онемев от страха, перед посланником Божьим, совершившим чудо. На мгновение капитан Леннарт тоже оцепенел от изумления. Один лишь силач Монс хохотал до слез.

— Поезжай-ка поскорее домой, парень, — сказал капитан Леннарт, — пока люди не догадались, что в этих мешках ничего, кроме песка и камней, не было! А не то, боюсь, они утопят твою лодку.

— Не больно-то я их боюсь, — отвечал Монс.

— Говорю тебе, уезжай! — сказал капитан таким властным голосом, что тот послушался и уехал.

Тут капитан принялся объяснять людям, что Синтрам их одурачил, но сколько он их ни уверял, они считали, что свершилось чудо. Вскоре слух об этом прошел по всей округе, а так как вера в чудеса в народе сильна, все решили, что капитан Леннарт умеет творить чудеса. Крестьяне его сильно уважали и прозвали странником Божьим.

Глава двадцать шестая
КЛАДБИЩЕ

Стоял прекрасный августовский вечер. Левен блестел, как зеркало, легкая солнечная дымка окутала горы, спускалась вечерняя прохлада.

Седоусый полковник Бееренкройц, коренастый, сильный, как борец, положив в задний карман колоду карт, спустился к озеру и сел в лодку-плоскодонку. За ним последовали майор Фуш, его старый собрат по оружию, и маленький флейтист Рустер, бывший барабанщик вермландского егерского полка, много лет сопровождавший полковника в качестве его друга и слуги.

На противоположном берегу озера приютилось старое заброшенное приходское кладбище с редкими покосившимися заржавленными железными крестами, усеянное кочками, точно нетронутый плугом луг, поросшее осокой и сорной травой: можно подумать, что ее посадили нарочно, с намеком, что судьбы людские так же не похожи друг на друга, как листья травы. Здесь нет усыпанных гравием дорожек, нет тенистых деревьев, кроме большой липы над забытой могилой старого капеллана. Это бедное кладбище обнесено высокой каменной оградой. Убого и мрачно оно, безобразно, как лицо старого скряги, поблекшее от стонов и плача тех, чье счастье он украл. И все же блаженны те, кто почиют здесь, кого опустили в освященную землю под звуки псалмов и молитв.

Игрока Аквилона, умершего в Экебю год тому назад, пришлось похоронить за кладбищенской оградой. Этот человек, некогда гордый рыцарь, храбрый воин, отважный охотник и счастливый игрок, кончил тем, что проиграл наследство своих детей, все, что нажил сам и что сумела сберечь его жена. Жену и детей он давно оставил ради развеселой жизни в кавалерском флигеле Экебю. Прошлым летом в один прекрасный вечер он проиграл и усадьбу, где жила его семья, единственный источник их дохода. Чтобы не платить этот долг, он застрелился. И прах самоубийцы похоронили за пределами кладбища у каменной ограды.

После его смерти осталось лишь двенадцать кавалеров, никто не занял место тринадцатого, никто, кроме нечистого, который в сочельник вылез из очага.

Кавалеры считали, что предшественникам Аквилона повезло больше, чем ему самому. Они знали, что каждый год один из них должен умереть. Но чему тут удивляться? Ведь кавалеры не должны дряхлеть. Если их потускневшие глаза не смогут различать карты, если их дрожащие руки не смогут поднимать бокалы, чем тогда станет жизнь для них и чем они для жизни? Но лежать зарытым, как собака, за кладбищенской стеной, где земля не знает покоя, где ее топчут овцы, ранят лопата и плуг, где путник проходит, не замедляя шага, а дети играют и шалят, не сдерживая смеха, где покойник не услышит трубного гласа ангелов в день Страшного суда, когда они разбудят тех, кто лежит по другую сторону ограды! О как ужасно быть зарытым здесь!

Но вот Бееренкройц гребет в сторону кладбища. Его лодка плывет по озеру моих мечтаний; я видела, как по его берегам шествовали боги, как из его глубин поднимались волшебные замки. Он проплывает мимо затонов Лагена, где на пологих полукруглых песчаных отмелях растут сосны, поднимаясь прямо из воды, где на крутом берегу еще высятся развалины разбойничьей крепости. Он проплывает мимо елового парка на мысе Борг, где над обрывом все еще висит одинокая старая сосна, вцепившись в землю толстыми корнями, где однажды поймали огромного медведя, где возвышаются древний курган и могильники — свидетели седой старины. Он огибает мыс, причаливает неподалеку от кладбища и вдет по скошенному лугу, принадлежащему графу из Борга, к могиле Аквилона. Подойдя к могильному холмику, он наклоняется и похлопывает по нему, будто гладит одеяло, под которым лежит его больной друг. Потом он вынимает карты и садится возле могилы.

101